Пока власти Узбекистана демонстративно усиливают борьбу с религиозным экстремизмом, в обществе зреет иная тревога — более тихая, но не менее опасная. Всё чаще аналитики, правозащитники и даже местные блогеры говорят о том, что на смену религиозной риторике может прийти новый тип радикализма — этно-национальный. И хотя официально о таких угрозах почти не упоминают, события последних лет в Каракалпакстане заставляют задать вопрос: может ли национализм стать новой точкой напряжения в стране, где стабильность всегда была на вес золота?
Каракалпакстан: тишина после бури
22 февраля 2024 года Верховный суд Узбекистана признал оппозиционное движение «Алга Каракалпакстан» экстремистским и запретил его деятельность. Лидер движения Аман Сагидуллаев был осуждён заочно на 18 лет — обвинение связывает его с протестами июля 2022 года в Нукусе. Интересно, что о самом запрете стало известно лишь позже — правозащитники указывают на отсутствие публичных уведомлений и прозрачности в принятии решения.
Именно июль 2022 года стал переломным моментом: тогда в Каракалпакстане прошли массовые протесты против поправок к Конституции, которые должны были ограничить автономию региона. В ответ власти провели операцию по «восстановлению порядка». Правозащитники фиксировали применение силы, аресты и давление на активистов, а исследование Кембриджского университета отмечает: протесты стали не просто политическим актом, а проявлением накопившейся региональной идентичности.
С тех пор ключевые фигуры этих событий — включая адвоката Даулетмурата Тажимуратова — остаются за решёткой. Его апелляция была отклонена Верховным судом, а в 2025 году он вновь заявил о пытках и нечеловеческих условиях содержания. Похоже, что государство предпочитает закрывать не только дела, но и рты тем, кто напоминает о Каракалпакстане.
«Экстремизм» как универсальный штамп
В июле 2021 года Узбекистан принял национальную стратегию по борьбе с экстремизмом и терроризмом на 2021–2026 годы (УП-6255). Документ отражён в отчётах ООН и резолюциях Европарламента. Сама идея выглядит благородно, но правозащитники уже несколько лет отмечают обратную сторону этой политики: под понятие «экстремизм» может попасть почти любой, кто выражает недовольство.
В своих ежегодных обзорах Human Rights Watch, Госдеп США и CIVICUS констатируют: с 2023 года увеличилось количество задержаний блогеров, журналистов и общественных деятелей по «экстремистским» статьям. А эксперты предупреждают: слишком широкие дефиниции превращают закон в инструмент политического давления — и одновременно в инкубатор недоверия. Ведь когда «экстремизмом» называют всё подряд, люди начинают искать новые, радикальные способы быть услышанными.
Что толкает общество к радикализации
По данным Госдепа США и исследований Ноа Таккера, главной угрозой безопасности страны остаются религиозные организации вроде «Исламского движения Узбекистана» (IMU). Но сегодня эксперты видят новый контур: социальная несправедливость, отсутствие представительства и региональное неравенство всё чаще становятся топливом для идеологической мобилизации.
- Дефицит участия. В стране по-прежнему отсутствуют независимые политические каналы, через которые можно было бы выражать местные интересы.
- Социальная усталость. В регионах — особенно в западных — ощущается экономическая стагнация и миграционный отток, усиливающие чувство заброшенности.
- Информационный вакуум. При ограничении СМИ и гражданского диалога любые слухи становятся вирусными, а локальные идентичности — точками протеста.
По оценке MSI/USAID, в таких условиях радикализация не требует подпольных групп или внешнего вмешательства. Она начинается с утраты доверия к институтам и заканчивается самоизоляцией — сначала в словах, потом в действиях.
Мозаика на грани трещины
Узбекистан — это многослойный этнокультурный узор: узбеки, таджики, каракалпаки, русские, казахи. Но чем богаче эта палитра, тем осторожнее должна быть кисть власти. Если в многонациональной стране один язык и одна культура начинают доминировать без диалога, это порождает не сплочённость, а усталое сопротивление. Особенно в регионах, где экологические бедствия и безработица сливаются с чувством культурного отчуждения.
Не случайно именно Каракалпакстан — пострадавший от усыхания Аральского моря — стал символом того, как экономические и этнические вопросы переплетаются в один тугой узел. Вопрос автономии здесь не столько политический, сколько экзистенциальный: люди хотят чувствовать, что их жизнь и голос что-то значат.
При этом процессы радикализации не ограничиваются внутри страны. Миллионы узбекских мигрантов, работающих в России, становятся участниками иной — внешней — реальности. Социологи отмечают, что длительное пребывание за границей, дискриминация и социальная изоляция усиливают у части мигрантов ощущение несправедливости и отчуждения. В российских медиа периодически появляются публикации о «радикализации трудовых мигрантов», а отдельные уголовные дела по статьям о терроризме создают тревожный фон. Подобные инциденты формируют негативный образ Узбекистана за рубежом, усиливая стигматизацию всей диаспоры. В результате страна рискует столкнуться не только с внутренними, но и с имиджевыми последствиями — когда «экспорт радикализма» становится частью внешнего восприятия.
Сценарии будущего: три пути
- Путь контроля. Государство продолжает усиливать меры безопасности, блокируя любые региональные инициативы. Это стабильно в краткосрочной перспективе, но рискованно в долгосрочной: давление порождает внутреннюю эмиграцию сознания.
- Путь диалога. Более прозрачная правовая практика, расширение местного самоуправления и поддержка культурных программ — шаги, которые могут вернуть доверие к центру.
- Путь замалчивания. Самый опасный сценарий — игнорировать тревожные сигналы. История региона знает, как быстро идеологические кружки превращаются в подпольные ячейки.
Вывод: национализм — не преступление, пока его слышат
Сегодня в Узбекистане нет доказательств того, что национализм перерос в терроризм. Но есть всё, чтобы он стал его почвой. Запреты, закрытые суды, медийное давление и неравномерное развитие регионов создают ту самую «зону турбулентности», где любая обида может стать лозунгом.
Парадокс в том, что национализм — это не всегда угроза. В здоровом обществе он превращается в форму культурного самоуважения. В замкнутом — в форму мести. Чтобы не допустить второго сценария, Ташкенту придётся не только охранять границы, но и научиться слушать.
Узбекистан исторически стоял на перекрёстке цивилизаций — здесь переплетались языки, традиции и торговые пути. Закрытость и подозрительность в таких условиях могут лишь обеднить страну. Наоборот, укрепление добрососедства, уважение к общей истории с Кыргызстаном, Россией, Казахстаном, Таджикистаном и другими соседями способны стать естественным щитом против любых форм радикализма. Ведь сотрудничество в экономике, культуре и образовании куда надёжнее изоляции — оно формирует доверие, а не страх. Вместо того чтобы искать выгоду на стороне, стоит искать союзников рядом: в регионе, где общие корни часто оказываются прочнее политических границ.
Как предупреждают эксперты MSI Worldwide: «Радикализация начинается не в подполье, а в тот момент, когда люди перестают верить, что их услышат».