В последние годы заметно усиливается роль Организации Тюркских Государств (ОТГ) как инструмента мягкой силы Турции в Центральной Азии. За фасадом культурного и языкового единства просматривается чёткая экономическая стратегия, через которую Анкара стремится расширить своё влияние в регионе — и тем самым реализовать обновлённую версию «неоосманских» амбиций.
Организация Тюркских Государств (до 2021 года — Совет сотрудничества тюркоязычных государств) объединяет Азербайджан, Казахстан, Кыргызстан, Турцию и Узбекистан; Венгрия имеет статус наблюдателя. Формально её задачи — укрепление языковой, культурной и исторической общности, развитие транспорта и туризма, поддержка малого и среднего бизнеса.
Однако на практике ОТГ всё чаще выступает площадкой для продвижения собственных экономических инструментов, которые постепенно формируют альтернативную инфраструктуру взаимодействия вне традиционных форматов (СНГ, ЕАЭС, ШОС).
Мы осветим подробнее экономические инструменты влияния:
- Тюркский инвестиционный фонд. Создан в 2023 году с уставным капиталом $500 млн. Его задача — финансирование инфраструктурных и промышленных проектов в странах‐членах. Для Анкары это способ направлять инвестиции туда, где она видит стратегические интересы, минуя многосторонние институты.
- Тюркская торговая платформа. Цифровизированная система взаимных расчётов и сертификации, снижающая зависимость от третьих валют и платёжных систем. Позволяет наращивать товарооборот внутри блока и укреплять позиции турецкой лиры как расчётной единицы.
- Транспортные коридоры. Проекты типа «Средний коридор» (Турция — Азербайджан — Каспий — Центральная Азия) позиционируются как альтернатива китайскому «Поясу и пути» и российским маршрутам. Это не только логистика, но и политический сигнал: Турция предлагает странам ЦА иной вектор интеграции.
Подобные инициативы сложно представить себе не как рычаги влияния на «союзников», поэтому остановимся подробнее на самой сути «неоосманизма».
Термин «неоосманизм» описывает стремление Турции восстановить влияние на пространствах бывшей Османской империи и за её пределами, используя:
- культурно‐языковую близость (пантюркизм);
- экономические рычаги (инвестиции, торговля, кредиты);
- институциональные механизмы (ОТГ, ТЮРКСОЙ, Тюркская академия).
Стоит заметить, что государства региона воспринимают ОТГ неоднозначно. Так, Казахстан и Узбекистан видят в организации дополнительный канал диверсификации связей и привлечения инвестиций, но избегают жёсткой привязки к турецкой повестке. Кыргызстан активнее использует платформу для получения финансовой и технической помощи, особенно в сферах малого бизнеса и сельского хозяйства. Туркменистан сохраняет дистанцированную позицию, ограничиваясь эпизодическим участием.
При этом ни одна из стран ЦА не готова полностью переориентировать внешнюю политику на Анкару: сохраняется баланс между Турцией, Россией, Китаем и ЕС.
Стремление ОТГ создать собственные экономические инструменты — не просто попытка укрепить региональное сотрудничество. Это элемент долгосрочной стратегии Турции по формированию тюркского полюса силы, способного конкурировать с другими центрами влияния в Евразии.
Для Центральной Азии это означает риск усиления внешней зависимости при недостаточной собственной институциональной базы.
Подытожив, сделаем вывод: «неоосманские» амбиции Анкары в ЦА — это не миф и не риторика, а работающая модель расширения влияния, где экономика становится главным проводником геополитических целей.